Поверил пропаганде, поехал воевать, пропал без вести, а семья осталась без средств к существованию
Григорий Зернов несколько лет назад с отличием окончил один из технических вузов. В армии никогда не служил, под мобилизацию не попал. Работал инженером в различных производственных компаниях. Семью – у них с Елизаветой две дочери – всегда возил за собой.
– Еще прошлой осенью мы жили в Вологде, Гриша работал на Nestle, – рассказывает Лиза. – Но санкции по касательной задели и его.
В Россию перестали поставлять какао-бобы. И по словам Лизы, несколько линий на производстве встали.
– Если вы заметили, с полок пропало какао “Несквик”, – объясняет она. – В компании начались сокращения. Грише это не нравилось. Ну и плюс обстановка в стране покоя не добавляла.
По словам жены, Григорий Зернов был из тех, кто с воодушевлением воспринял начало полномасштабного вторжения российских войск в Украину.
– Пока я в полном шоке понимала, что те детские пособия, которые мне на детей не платят, потому что я под критерии не подхожу, теперь будут уходить на боевые действия, пенсии по инвалидности раненым и выплаты семьям погибших, он надеялся, что мы им по-быстрому “наваляем”, – вспоминает Елизавета.
Когда у российской армии не вышло “взять Киев за три дня”, и война затянулась, Зернов стал мрачнеть.
– Он приходил после работы и сразу включал телевизор, – говорит Лиза. – И всё это из телевизора лилось ему в голову. Он слушал и аж трясся весь. Была бы моя воля, я бы этот телевизор никогда не включала!
“Это не ваш любимый”
Зернов уволился с производства, привёз семью в Энгельс, а сам взял билеты на поезд до Грозного – наниматься добровольцем в “Ахмат”. По словам жены, в телеграм-канале батальона через один пост шла реклама службы по контракту и двухнедельного обучения: “Он думал, его навыки пригодятся. Что он поможет своими знаниями российским войскам”.
15 ноября Зернов прибыл в Грозный, 23 ноября подписал контракт и был зачислен в военную часть 71718 города Шали помощником гранатометчика. Уже 25 ноября его направили в зону “СВО”.
– Перезванивались мы не часто, – рассказывает Елизавета. – Гриша звонил раз или два в неделю. Голос у него был грустный, уставший. Разговаривал он тихо. На многие вопросы отвечал: “Потом расскажу”. Видимо, вокруг были люди, при которых он не хотел откровенничать. Создавалось ощущение, на деле всё оказалось не совсем так, как он ожидал.
24 декабря Зернов позвонил жене в последний раз. Как многие до него, он сказал, что его вместе с отрядом отправляют на передовую. Связи там не будет.
Семья встретила Новый год. Лиза старалась не волноваться – не звонит, значит не может – пока второго января ей в чат WhatsApp не упали четыре фотографии. Там был её муж в военной форме вместе с сослуживцем.
“Любимый! Как ты там?”– написала Лиза.
“К сожалению, вам пишет не ваш любимый”, – ответили ей.
С телефона Григория неизвестный сообщил, что лично оказал помощь на поле боя раненному мужу Елизаветы и теперь он в госпитале, его жизни ничто не угрожает, кость не задета. А потом неизвестный сообщил, что он – боец ВСУ, а Григорий теперь – военнопленный. Раненый просил бойца ВСУ сообщить жене, где именно все произошло – в Луганской области, “ближайший крупный город – Лисичанск, Северодонецк”. Других подробностей неизвестный не сообщил, сославшись на военную тайну.
Когда Елизавета рассказывает об этом, её плечи вздрагивают. Она трет ладони и старается не разреветься.
– Мы потом пытались выяснить, откуда пришли сообщения, был ли телефон в зоне действия российских мобильных операторов, – объясняет Наталья Зернова, мама Григория. – Но они никаких данных не дают. Скорее всего, в телефоне геолокация была отключена.
– Первая мысль, которая у меня возникла тогда: надо звонить, писать, узнавать, где он и что с ним, – говорит Лиза.
Оборонный футбол
Зернова написала в министерство обороны с просьбой помочь в розыске мужа. Сначала ей приходили только уведомления, что её обращение передано в одно место, потом в другое, потом в третье. Ответ непосредственно от министерства пришел 17 февраля.
– Вот они мне пишут: ваше обращение мы рассмотрели, – говорит она. – Всю актуальную информацию о военнослужащих, участвующих в “СВО”, вы можете получить по этим телефонам. И дают мне номера “горячей линии”, региональной военной полиции, и службы психологической помощи. То есть я их прошу найти моего пропавшего мужа, а они мне – звоните психологу.
После этого Зернова написала обращения в Главную военную прокуратуру и в военное следственное управление. Там тоже долго-долго её обращение перекидывали от инстанции к инстанции, не забывая уведомлять об этом Елизавету.
– От военного следователя я узнала, что есть приказ от 30 декабря о переводе мужа в другую военную часть во Владикавказ, – объясняет она. – Он базировался в Шали. А с первого января 2023 года уже считался убывшим оттуда, но зачисленным в военную часть 29202 города Владикавказа. Из-за чего всё то, что я писала в Шали, оказалось неактуально. И мне пришлось писать все те же самые запросы во Владикавказ.
Спустя время и “всю эту кипу бумаг”, Зернова дозвонилась до военного прокурора Владикавказа, от которого узнала, что по результатам проверки её муж считается пропавшим без вести с восьмого января. Что он числится в составе этой военной части, но там его ни разу не видели.
– Восьмое января! А я начала везде бегать, звонить и писать с 9 января, – напоминает Лиза. – Я даже пошла в наш районный военкомат сразу. Они, конечно, отбрыкивались. Мол, мы не знаем ничего, он же не от нас уходил. “Максимум, что мы можем сделать – это запрос в Шали”. Я им говорю: конечно! Сделайте!
Этот запрос из Энгельсского районного военкомата в военную часть в Шали ушел 11 января. На дворе конец марта. Ответа на запрос до сих пор нет.
– Конечно, я потом сама делала повторный запрос сама, уже в феврале, – вспоминает Зернова. – И вот эту фигню про психологическую помощь они мне прислали уже непосредственно из Владикавказа. А ответов на мои запросы о розыске с просьбой выдать мне справку, подтверждающую его военный статус, так до сих пор и нет.
Военный статус мужа Елизавете надо подтвердить для того, чтобы получить право на льготы и пособия на детей. Старшей дочери Зерновых – пять с половиной лет, младшей – всего два. Елизавета не работает. Муж, как инженер, получал неплохую зарплату.
– Пока были выплаты по уходу за ребенком до полутора лет, на младшую мне платили тысячи четыре в месяц, – объясняет Елизавета. – В прошлом году на обеих я получала рублей 900. Сейчас мне на детей не выплачивают ни копейки.
Под критерии получения единого пособия Елизавета не подходит. Со службы Григорий прислал домой в декабре десять тысяч рублей.
– Он тогда сказал “это всё, что есть”, – объясняет Лиза. – Больше мы никаких денег не видели.
– Скорее всего, свою первую зарплату контрактника он всю спустил на экипировку, а это дорого, – объясняет из угла комнаты Михаил, отец Елизаветы.
Он действующий военный. Десантник. В 1992-м году участвовал в боевых действиях на территории бывшей Югославии в составе миротворческого отряда.
Уже четыре месяца семью Григория Зернова фактически содержат родители – его и Лизы. Они привозят еду, подкидывают ей денег на коммуналку, недавно помогли оплатить детский сад старшей внучке. Это три с лишним тысячи рублей. В Саратовской области дети участников “СВО” освобождены от платы за детсад, а семьи имеют право на льготы по коммуналке. Но для того, чтобы Елизавете выбить эти льготы, необходима справка из военкомата. А её никто не даёт.
– В последний раз, когда мне пришёл ответ из Владикавказа, я им позвонила и говорю: а по справке вы мне какой ответ дадите? – вспоминает Лиза. – “По какой справке?” – озадачивается мой собеседник. А я напоминаю, что в обращении написала, что прошу не только оказать помощь в розыске военнослужащего, но и выдать мне документы, подтверждающие его статус! Мне в ответ: “Ой, ну мы не знаем. Это искать надо. Напишите нам повторно”.
В итоге Зернова выпросила у военных из Владикавказа их прямую электронную почту, чтобы не писать повторный запрос через Москву. И в запросе крупными буквами указала, что ей жизненно необходима эта справка.
– На днях я позвонила им узнать, что с ответом, – рассказывает Лиза. – А мне в ответ: “Перезвоните 14 апреля, мы вам дадим ответ по обращению”.
– Просто футболят её везде, вот и всё, – подаёт голос из кресла-груши Евгения, родная сестра Григория. – Такое ощущение, что в той части, которая из Владикавказа, узнали, что он не явился на прохождение службы только потому, что Елизавета написала запрос.
Сыну Евгении уже 20 лет и сейчас он учится. Семья боится, что парня тоже могут забрать в армию.
Обзванивать госпитали, надеяться и ждать
– Телевизор смотреть не могу. Сейчас вот эти новости все вот эти политические, вот эти все разговоры… Меня тошнит от этого. Вот что вы врете? Вы врёте, что всё хорошо. Что мы победили. Может быть, что-то где-то побеждается. Но какой ценой?.. – говорит Наталья Зернова. Телевизор она не включает уже больше трёх месяцев. Весь наш разговор мать пропавшего добровольца сидит прямо и с совершенно бесстрастным лицом.
– Муж запрещает мне плакать, – объясняет она. – Но, когда его нет, я вою в голос.
Каждое утро у Натальи Григорьевны начинается с обзвона всех возможных военных госпиталей – в “ЛНР”, “ДНР” и приграничных областях. Их список и номера телефонов мать военнослужащего взяла из какой-то соцсети.
– У половины этих госпиталей номера недействующие, – объясняет она. – В других мне отвечают, что это больницы не военного профиля, в третьих ничего не знают о пропавшем Зернове.
Звонят они и на горячую линию Министерства обороны. По словам Елизаветы, “эта “горячая линия” какая-то фикция” и давно взяла на себя функцию той самой психологической поддержки.
– Они там ничего не знают, – говорит она. – Все три месяца они мне сообщают, что мой муж служит. Говорят, чтобы я не волновалась, потому что в “негативных списках” – то есть в списках, погибших и пленных, его нет. О том, что с восьмого января он числится без вести пропавшим, там ничего не знают.
Елизавета пыталась разыскать мужа не только через военных. Она обращалась в Международный красный крест. Там у нее попросили фотографию Григория, его особые приметы. Но с января от организации нет ответа. Потом она написала обращение в Общероссийский народный фронт, там ответили, что обращение зарегистрировано, а дальше тишина.
– Писала я в приемную Вячеслава Володина, – говорит Лиза. – Но оттуда ничего не ответили. Но больше всего меня разочаровала приемная Рамзана Кадырова. Муж уехал наниматься в батальон “Ахмат”, а в приемной Кадырова мой запрос просто проигнорировали.
В приемной уполномоченного по правам человека в России обращение Зерновой зарегистрировали два месяца назад. И молчок.
– Я понимаю, что он не один такой, но я просто не знаю, в какие ещё двери мне биться. Кто мне может помочь? Я просто хочу знать, что с моим мужем. Жив он или умер, ранен или в плену. А то вроде был человек, и нет человека. И никто не хочет его искать, – говорит Елизавета Зернова. – Люди ведутся на эту рекламу в телеграм-каналах. Я и сама думала – “Ахмат”! Они же там все за своих! А это получается, они взяли, вывели его из состава своего батальона. Может быть, даже задним числом. И он, получается, уже не их. И где мне искать концы?
После трех месяцев поисков этот вопрос звучит уже только как риторический. Елизавета открывает на своем телефоне Телеграм, начинает листать ленту каналов. Протягивает телефон мне, показывая фото.
– Я подписалась на канал Анастасии Кашеваровой, – говорит она. – Слежу за её постами. Она постоянно выкладывает фото из госпиталей. Посмотрите, вот в инвалидной коляске мальчик совсем сидит. Уже без ног. Ничего в жизни не видел, а жизнь уже сломана.
Если вы считаете, что эта заметка была вам полезна и вас заинтересовала, тогда делитесь и пишите комментарии.